Крымский гамбит.

У Жоржа четыре недели подряд разыгрывалась личная драма - сломался модем. Вообще. Насмерть. Даже не включался. Он его сам разобрал, почистил тонким и мягким куриным перышком, проверил прочность пайки микросхем и наличие следов коротких замыканий - внешне все было в полном порядке. Но вот, зараза, не включается - и всё тут!

Жорж не поленился разобрать блок питания - и там полный порядок. Для блезиру потыкал тестером в разные кишечки обнажённого прибора... Ничего не помогало. Жорж вздохнул и на два дня ушёл в превентивный запой. По выходу из него модем всё так же вероломно не подавал признаков жизни.

Проблема была в том, что во всей Гомельской области не осталось ни одного подобного устройства. Точнее говоря, может, они и были, но из продажи исчезли давно, сервисники их уже два года кряду не брали - мол, давно сняты с производства и запчастей нет. Все, к кому Жорж обращался со своей проблемой, в один голос говорили: "Купи себе GSM модем и не парься!". Но Жорж парился - во-первых, с мобильной связью в Рудне не то, чтобы швах - но так... как-то хиловато. Какой уж там 3G - и "голос"-то работает еле-еле. Во-вторых, Жорж был свято уверен, что телефоны и вся эта сотовая связь созданы ястребами Пентагона для прослушки, а он не хотел ни с кем делиться своими мыслями и соображениями без своей на то санкции.

В общем, целый клубок комплексов и обстоятельств. В итоге Жорж подсел на газеты. Читал много, все подряд - и "Советскую Беларусь" и гомельскую "Вечорку", и какой-то районный безликий ветковский еженедельный рекламный листок и, конечно же, "Голас Веткаушчыны".

Столбунский изучал и «Белорусскую ниву» и «Звязду» (смешно, но по-белорусски звезда – это «зорка», то есть «Звязда» - самое трасянскае(1) издание в РБ).

Пару раз Жоржу перепала за эти две недели в виде комсомолки и какого-то экспресса желтая русская пресса, да единожды знакомый водитель, возвращаясь из рейса в Чернигов, притащил какой-то украинский листок, который наш селькор внимательно изучил, от корки до корки.

С удивлением для себя Жорж обнаружил, что в мире что-то сильно изменилось в аккурат за последние недели, которые прошли для его участия в геополитике абсолютно бездарно. Казалось бы – такие события – а у него как назло модем не фурычит. Жорж, отрезанный от информационной накачки, представлял собой некую политическую славянскую сингулярность – Рудня находилась в аккурат на границе Беларуси, России и Украины – равноудалено от титанов русского мира, сошедшихся в битве за правду. А она, судя по всему, была у каждой стороны своя.

Жорж сразу отметил разницу подачи материала у всех трех представителей СМИ. Русские громили фашистов на территории Украины, белорусы осторожно бичевали империалистическую гидру и взывали к миру, а хохлы обвиняли русских в имперско-жандармских амбициях. Украина и Россия были непримиримы и антагонистичны до ядовитой пены в уголках рта корреспондентов-пропагандистов, белорусская толерантная пресса излучала тревогу и намеки на то, что худой мир лучше доброй войны.

Потом случился Крым и Жоржа окутали смешанные чувства: так бывает, когда украденный у соседа кувшин оказывается на поверку своим, который когда-то то ли потерялся то ли был выброшен за давностью лет на помойку…

Вроде Крым и русский. А в то же время - несомненно – украинский. И этот референдум. Вроде бы народ волеизъявляет, в то же время, с чего бы это так вдруг и гладко. И ощущение легкого сюра не покидало Жоржа все время. Пока он анализировал информацию, поступавшую к нему. То эти бандеровцы, которые русских в Чечне резали. С другой стороны - сколько лет прошло – все молчали. Зачем, отчего? Может, они раньше нужны были тому, кто сейчас их в международный розыск объявил?

Этот подъем патриотизма. Такой внезапно стихийный, какие-то татарские заговоры и манипуляции с украинскими военными. Все было как-то туманно и явно отдавало недоговоренностью. Тогда Жорж, как основательный мужик. Решил разобраться во всем сам.

Открыл атлас мира, притащил учебник истории, изданный в конце 60-х годов прошлого века. Внимательно сличая карту с текстом, прилежно перечитал главы про крымскую войну, мятежные годы становления советской власти и про социалистическое счастливое прошлое полуострова. Наш рабкор не поленился зайти в районную библиотеку, для чего проделал немалый путь туда и обратно на велосипеде по весенней слякоти. Взял там все, что казалось Крыма – от описания деяний готов до «Остров Крым» Аксенова. Не забыл и «Ветхий завет».

Через неделю Жорж понял все. Он отложил чтение в сторону, плюнул в сердцах, хлопнул дверью в сенцы, выходя на завалинку… Он сидел в сумерках южно-белорусской природы и тихо ненавидел деньги, евреев, коммунистов, англо-саксов. Русских и украинских политиков, белорусскую систему мелиорации. Историков и колумнистов, лидеров стран и движений. Он ненавидел все злое и сиюминутное, порожденное алчностью и лицемерием, ненавидел враньё и глупость человеческую. Но, будучи добрым человеком, его ненависть не могла бушевать более получаса кряду. Поднимаясь со скамейки, Жорж поплотнее запахнулся в старый тельник, раздавил бычок каблуком сапога, зашел в хату, чтобы захватить нычку – прошлогоднюю бутылку самогона, спрятанную на случай событий экстраординарного плана.

С бутылкой он вышел на центральную улицу Рудни и пошел по направлению к кладбищу. Над Жоржем в приглушенных высокой облачностью красках заката кружились несколько ворон, небо наискось пересекал инверсионный след далекого самолета. Где-то в кустах вдоль дороги скромно возились мелкие птахи. Цвела верба, ее пушистые головки покачивались под слабым ветром. Кладбище, густо поросшее вековыми деревьями, было пустынно и темно. Там, обосновавшись на родительских могилах, Жорж открыл бутыль, очистил прихваченную в кармане луковицу, разломил краюху серого хлеба. Он пил из горла, почти не закусывая, пока над погостом устанавливалась в своих правах ночь. Пил и плакал. Плакал и пил. Плакал беззвучно, пил беззвучно – только горячая жидкость обжигала слизистую – сначала яростно, потом – приятно. Отпив до половины, Жорж привстал, поправил одежду и обратился с своим предкам по отцовской линии, по материнской линии, и ко всем односельчанам, которые нашли свой последний приют здесь, под соснами, в уголке белорусского края.

Он, невзирая на разницу миров между живыми и мертвыми, вел свое выступление смело и уверенно, начав с характеристики исторического момента, описал свои опасения и перешел к выводам, в которых умело переплелся анализ рисков и ссылки на прецеденты из истории прошлых веков. Жорж вспомнил все – и Библию. И историю ВКЛ. И статистические данные по ВВП окружающих стран. Он разложил на составные части мировую политику, наложил события последних недель на культурные тренды и в конце своей речи вывел свою боль от происходящего в простую фразу: «Господи, прости нас, дураков. За то, что не умеем отличить правду от кривды. За глупость нашу и лень душевную. За неумение любить, дружить и жертвовать. За то, что стали рабами тельца золотого, забывая главную, центральную и самодостаточную формулу человеческого существования – «Любовь спасет мир!». В конце своего выступления Жорж поклонился каждому памятнику, окружавшего его, поправил куст цветов на могилах отца и матери, смахнул пыль с плиты брата.

Он шел домой пьяный и уставший, переполненный жалостью и любовью к окружающим людям, забывшим в мелочности жизни свою великую миссию и предназначение. В его душе зияла огромная рана размером с СССР, а в сердце звучала колыбельная. Ему хотелось покоя и мира, но в то же время Столбунский отчётливо ощущал – мира не будет. Что-то надломилось в мировом порядке, и звук от этого надлома, похожий больше всего на колокольный звон, распространяется по всему миру. Жорж знал, что впереди нас всех ждет что-то темное, нехорошее, нездоровое. Как клубок какой-то дряни, через который придется пройти. Но ещё он чувствовал, что пройти надо и дальше будет проще и яснее – как будто вот сейчас, скоро, состоится кульминация драмы. В который мы все поневоле участвуем всю свою жизнь.

Жорж был уверен, что он выстоит, что все будет хорошо. Потому что верил, наивный и добрый человек из белорусского Полесья, что все люди – добрые.

P.S. Не спрашивайте меня, что понял Жорж в тот вечер, и какие выводы он сделал. Чужая душа – потемки! Единственное, что я точно знаю, что на следующий день он звонил своему племяннику, Владиславу Гулевичу в Кировоград, но не смог найти его дома.

***

Жорж Столбунский.

--------------------------------------

1. Трасянка – белорусский «суржик», язык, на котором говорит народ, в основном на востоке Беларуси. Представляет собой гибрид белорусского в части произношения и грамматики и русского языка в части лексики.